Царская тень

Так было написано, а потому так оно и запомнилось. Но Хирут, которая сидит на вокзале и перемещается, чтобы подольше оставаться на слабеющем предвечернем свете, знает, что, когда эти хищные ференджи пересекли реку Гаш, чтобы двигаться дальше на Аксум, три колонны разделились, единая линия была разорвана и в эти пространства стали просачиваться эфиопы, начавшие сражаться. Потому что газеты и воспоминания не сообщили, что невозможно привести сто тысяч человек в страну стройными рядами. Невозможно отправить многие сотни ослов, грузовиков и рабочих вслед за армией так, чтобы с ними не случилось ни одного происшествия. Потому что сто тысяч человек, как бы они ни жаждали захватить эту прекрасную землю, никогда не могут числом сравниться с количеством эфиопов, намеренных сохранить свою страну свободной, независимо ни от какой математики.

Кидане вырывает из первой страницы газеты статью с ее бесстыдным заголовком и фотографией, подносит поближе к глазам. На фотографии итальянская армия подана как единая масса камуфляжа и стали. Вторжение, о котором объявляет статья, представляет собой продуманный спектакль для показа, для демонстрации, для подачи в качестве видимого доказательства мощи хвастуна. Кидане смотрит вниз по склону холма, где разбит его лагерь, разглядывает ряд хижин, все еще спокойных в тумане раннего утра. Эфиопы – воины, но им сказали, чтобы они не оказывали сопротивления, когда эти итальянцы пересекут границу. Император приказал им впустить врага, чтобы мир видел, какая страна здесь агрессор. Таков приказ Хайле Селассие. Но в войне своего отца, той войне, сражаться к которой готовился Кидане, агрессор встретил бы немедленный отпор. Враги падали бы, сраженные пулями и копьями, их кости были бы переломаны руками мстителей. У них не было бы времени бомбить Адуа и Адиграт, убивать женщин и детей.