Элегии родины

И я промолчал.

Приняв мое молчание за одобрение, Насим стал цитировать великих американских президентов – Вашингтона, Линкольна, Рузвельта, – доказывая, что великое правление неизбежно строится на фундаментальном военном базисе.

Помню, я подумал, что это начинает звучать заученно, будто он теперь говорит то, что уже раньше отработал для каких-то американских ушей. Не будем забывать, что это было в 2008-м, за целых пять лет до бурного появления на международной арене ИГИЛа[14] и его черного штандарта с изображением личной печати Пророка. Сейчас, возвращаясь ко всему этому и все это переводя в письменную речь, я ловлю себя на желании, чтобы мы с Насимом могли тогда вести этот разговор – разговор об ИГИЛе.

Принципы, которые излагал Насим, были, разумеется, центральными для того отвратительного социального и военного проекта, что расцвел в Сирии и Ираке ядовитым пустынным пуховником, демоническим самопровозглашенным искажением той первой мусульманской общины, что вспоминал Насим: подлинные Сподвижники Пророка возродились как сексуальные маньяки, герои снафф-фильмов, чего даже сатирический гений Рушди не мог бы вообразить. Это была бы достойная дискуссия по существу, но ей не суждено было состояться: я никогда больше не видел Насима. К следующему лету Роксана умерла, а Насим ненадолго пережил свою жену. Через три месяца после ее смерти он скоропостижно скончался от инфаркта миокарда во время прогулки в холмах Симлы над городом. Его тело, как и тело его жены, было по мусульманскому обычаю погребено в тот же день, то есть никто из родных все равно не успел бы попасть ни на его похороны, ни на похороны его жены.