Мастер жестокости

За окнами тихо и торжественно шел рождественский снег, кружились снежинки. Мирно и безмятежно было на свете, и лишь Мама Зоя – раскрасневшаяся, пухлая и в кружавчиках – пребывала в расстроенных чувствах и сомнениях. И в эйфории тоже.

Вот лежит она, натянув ломкую хрустящую простыню до круглого подбородочка, спрятав под нею огромные груди, хлопая синими глазами. И состояние у нее эдакое, как у того, кто пинал себе камушки, плетясь по пыльной бесконечной дороге, – и вдруг на него прямо с неба обрушилось Счастье. Ну а поскольку сеансы счастья повторялись не один раз, то Мама Зоя была уже в состоянии контузии.

Ее расфокусированный взгляд скользил, как по маслу, по окружающей роскоши, блуждал по витой ретропроводке, по дубовому потолку с бронзовым крюком на нем и остановился на том, кто голым восседал у антикварного трюмо.

– Привет, соня, – произнес Даниил, улыбаясь в зеркало. Поворачиваться он не собирался, был занят аннигиляцией новорожденной щетины опасной бритвой – занятие, в отличие от созерцания пухлой девушки утром в кровати, требующее внимания и полной концентрации.