Десятый самозванец

Когда улыбающаяся Людмила (благоволившая к Тимофею) ввела нежданного гостя, Шпилькин обрадовался:

– О, Тимоша! Сколько лет, сколько зим! Слыхал, про радость твою! А мы уж решили, что загордился, как старшим-то приказным заделался! Эдак, кум-то мой, дьяком скоро станет. Вот уж, точно он тогда от нас нос воротить будет.

– Ну, скажешь тоже, – обнял приятеля Тимофей, выгребая из-за пазухи гостинцы – бутылку с «зеленым» хозяину, «косушку»[4] сладенькой наливки для Людки, большой печатный пряник для нее же и целую охапку петушков на палочках для детей.

– Вот, видишь, – обернулась довольная баба к супругу. – Как люди-то добрые в гости ходят?! Не то, что некоторые, что себе-то выпивки принесут, а про баб-то и не вспомнят! Ну-ка, щи вначале дохлебайте, – прикрикнула она на ребятишек, радостно ухвативших сладости.

Людмилка, ушлая молодая бабенка, была сама не своя до сладких наливок и настоек. Как-то раз, когда Васька изрядно напился и заснул на полатях вместе с детьми, Тимоха, впавший в раж, стал приставать к захмелевшей молодухе. Ну и она, не шибко-то и сопротивлялась, когда кум заваливал ее на сундук. (Ну, что и за кума, коль под кумом не была?) На следующий день, протрезвев, оба решили, что между ними ничего не был. А во второй-то раз, когда Шпилькины заходили в гости, то и Людка так пристала к Тимохе, что пришлось уходить с ней в баньку, а потом, еще и выдумывать, что у бабы случилось долгое расстройство желудка, а сам хозяин, в это время, отлучался на службу. Словом, сочинить такую байку, в которую может поверить только муж. Танька, не очень-то поверила…