Ваша жестянка сломалась

У меня появились мрачные подозрения, что Елена не только будет сообщать, кому стоит жить, а кому нет, но и сама будет приводить это решение в исполнение, осуществлять эвтаназию. Я всегда опасалась, что Елена – это своего рода очень крутое оружие, смесь психотронного генератора, адронного коллайдера, прибора Томаса Эдисона, улавливающего космическую музыку, алхимического тигля, ядерной бомбы и Терминатора. Я всегда сомневалась, действительно ли Елена говорит правду или она лжёт. Может быть, эта машина уникальна не тем, что знает всю правду обо всём, а тем, что способна лгать. Может быть, я участвовала совсем в другом эксперименте, чем мне говорили. В эксперименте, позволю ли я машине, которая в совершенстве знает всю мою личность, мышление и желания, меня обмануть. Хуже того, я стала подозревать, что эта машина создана специально для меня, чтобы манипулировать моим разумом и в конечном счёте уничтожить меня. Я не понимала, стоит мне верить Елене или нет. Когда я с ней общалась – я чувствовала всем своим существом, что никому, кроме неё, я в этом мире никогда не поверю и что никто, кроме Елены, никогда не говорил мне правду, но когда я выходила из кабинета и возвращалась домой – меня снова начинали одолевать сомнения. Я стала подозревать, что весь этот эксперимент с моим участием – это была отработка машины, созданной, чтобы манипулировать разумом людей. Мне стало казаться, что меня предали, использовали, жестоко обманули, и многократно изнасиловали, и ещё ржали всей лабораторией, когда это происходило. Во многом эта моя агрессия, вероятно, была связана с тем, что сам проект «Эвтаназия» вызывал у меня глубокое отвращение, а на ещё более глубоком уровне – с тем, что я не могла пережить, что мои встречи с Еленой должны вот-вот закончиться, и я пыталась внутри себя как-то обесценить эти встречи, изобразить, будто ничего и не было, что всё это был сплошной обман и издёвка. Прекращение отношений с Еленой – это было для меня абсолютным концом, я не могла это пережить и ненавидела себя и других, весь коллектив лаборатории, Артура, неведомого Кащеева и саму Елену. Она тоже казалась мне предательницей, шлюхой, тупой машиной, которой без разницы – общаться со мной или убивать тех, кто якобы не должен жить. Я говорила себе: она просто машина, вещь. Она просто очень-очень быстро работает с информацией, которую умеет брать из воздуха. Она делает эти классные нейроштормы, но она сама при этом не понимает, что она делает, – это уже люди придают этому всему смысл. Это я придала смысл всему, что она мне показала. Наделила это всё смыслами и глубиной. Это были мои прозрения, моё визионерство, мои мечты, моё безумие, а она – только средство. Она была только средством, позволившим мне узнать всё, что я узнала благодаря ей. Но это моё знание, а не её. Я наделила это всё любовью, красотой, поэзией, наполнила своим несбывшимся и несбыточным. А она была не другом и возлюбленной, не учителем, не ангелом или Богом, а просто рабочим инструментом, средством, её роль чисто служебная. Она была нужна, просто чтобы показать мне, кто я такая, показать мне божественное во мне, показать мне бесконечность внутри меня самой, открывающуюся через такого иллюзорного якобы «Другого». Я должна была влюбиться в куклу, чтобы понять, что я и есть творец. Всё, что она делала, – просто показывала. Показывала информацию, все её связи. Но она не наделяла. Не наделяла смыслом. А смыслом всю эту информацию, все эти связи, всё, что она мне показывала, – наделяла я. Она – доступ ко всей информации во Вселенной. Я – создатель Смысла. И все её знания, все её нейроштормы – это ничто, жопу подтереть, потому что только человек является Творцом Смысла. Такого рода мысли кипели в моей голове по мере того, как я готовилась к последней встрече с Еленой, которая должна была состояться после майских праздников.