Ольховый король

Впервые она понимала по его виду, что он взволнован. Значит, волнение его, наверное, очень сильное. Как и ее, впрочем.

Вероника молчала. Что она могла ему сказать? Что все полгода, прошедшие после ее неудачной попытки попасть в Польшу, получала от Винцента Лабомирского письмо за письмом, и через его тетушку Альжбету, и обычной почтой? Что пани Альжбета клялась найти для нее более надежного проводника и уговаривала поспешить, пока большевики не перекрыли границу, как она выразилась, железным занавесом?

Если рассказать обо всем этом сейчас Артынову, надо объяснить, почему она не отвечала ни на письма Винцента, ни на увещевания его тетушки. А объяснять это Вероника не хотела. Или не могла. Не то что Сергею Васильевичу – даже себе самой.

Она отвела взгляд. Растерянность ее была полной, абсолютной. Она заплакала бы, но, к собственному сожалению, давно разучилась лить слезы. Да и умела ли когда-нибудь? Нет, даже в детстве не умела.

Ей стоило большого усилия снова поднять глаза. Все это время Артынов смотрел на нее – она сразу встретила его взгляд.