Поймать хамелеона

Михаил всё это знал. Он и сам приходил под дверь спальни и слушал. И тогда тоже была тишина. И вела с ним себя Глаша схоже. Будто чужой человек. Взгляд холодный, говорит не грубо, но и не приветливо. Чуть что: «Устала, братец, хочу одна побыть». Или же: «Книга больно интересная, Мишенька, хочу почитать».

– Уж не подумайте дурного, барин, но кажется мне… – едва заговорив, горничная вновь замолчала, и Воронецкий поднял на нее выжидающий взгляд. Глубоко вдохнув, Прасковья выпалила: – Может, барышня того?

– Чего того? – сухо вопросил помещик.

– Ну… – Прасковья понизила голос, – умом тронулись. Уж не велеть ли доктора к ним позвать? А вдруг…

– Что мелишь?! – с гневом воскликнул Михаил. – Место свое забыла? Так я напомню!

– Так я ж душой за мою барышню…

– Молчи! – гаркнул Воронецкий, выдохнул и велел: – Скажи деду, чтоб велел Метелицу седлать.

– Как скажете, барин, – поклонилась Прасковья, но было заметно, что обиделась.

Впрочем, обида горничной Михаила волновала мало. Внутренне он всё еще кипел. Это же надо! Умом, стало быть, Глашенька тронулась! Дура! Да за такие слова еще двадцать лет назад ее бы!.. Михаил криво усмехнулся. Он сам не знал уже крепостничества, потому что даже еще не родился. Его родители только обвенчались в 1861 году. А сыном Дарья Петровна Воронецкая забеременела на следующий год после отмены крепостного права. Так что родился Мишенька уже в ином мире, так сказать. И всё, что он знал о прежних порядках, было почерпнуто из рассказов отца и бабушки, женщины строгой и властной, да от самих дворовых и крестьян. Старшего поколения, конечно.