Нарисую себе счастье

Матушка кашляет, кошка мурлычет, брат прячет от меня забинтованный палец. И я утираю слезы и вру, что просто гуляла: думала ягод в лесочке набрать, да не нашла ничего, знать, слепая совсем. Осеклась, взглянув испуганно на мать, но та, кажется, меня и не слушала.

Ночью долго не могла от волнения уснуть, ворочалась. А едва глаза прикрыла, как зашлась в кашле мать. Некоторое время я прислушивалась, не проснулся ли брат. Не проснулся. И я, кряхтя как столетняя бабка, поднялась и прошлепала босыми ногами на кухню, не зажигая свеч, кинув в подкопченый чайник щепоть корня солодки, сушеные листья малины и липов цвет. Поставила на крошечную горелку, вскипятила лечебный отвар. Налила в большую щербатую чашку (тот самый долоховский фарфор, привезенный еще из города) и понесла матушке. Она уже и не кашляла – хрипела, держась за грудь. Я не на шутку перепугалась, увидев ее белое лицо и вытаращенные глаза. Подхватила за плечи, усадила, растерла грудь и ледяные руки. Напоила горячим.

Нет, так дальше жить нельзя. Сколько еще ночей она сможет пережить? Нужен целитель, да побыстрее. А значит – деньги, и немалые. Я гладила по поседевшим волосам заснувшую мать, кусала губы и хмурилась.