Уродина. Книга четвёртая. Шахиншаху шах

Бабах. Теперь из малокалиберных полковых пушек ударили по тем, кто думал, что они умнее других и бросились на восток в предместья. Здесь обычные картечные гранаты. И калибр игрушечный. Чуть больше тех гранат, что гренадеры вручную кидают, но бежали сотни обезумевших людей плотной толпой и даже эти маленькие гранатки собирали обильную жатву.

Да! Мать её! На самом деле артиллерия – бог войны. Злой бог.

Я стреляю по цели, как будто вручную вбиваю пули.

– Отставить стрельбу! Отставить! Густав! Александр! Семён Андреевич! Отставить, сказал. Остановите этих упырей! – даже горло сорвал. И плюнув, отвернулся от всего этого.

Пока вестовые добрались до всех батарей, пока выяснили, что у некоторых уже заряжены орудия – не пропадать же добру. В общем, от того момента, как Иван Яковлевич решил прекратить избиение пруссаков, до того, как геноцид прекратился, чуть не четверть часа прошла. Рявкали огромные Единороги, бухали шестнадцатидюймовки и подтявкивали мелкие полковые орудия. А ещё и забыл он вовремя Багратиона остановить и пусть редко совсем, но отправляли пули Петерса в солдат и офицеров мемельского гарнизона снайпера сводной команды. Раз семь точно успели выстрелить, и если учесть, что на то они и снайпера, чтобы не сильно мазать, то человек сто – сто пятьдесят в Валхалу отправили. Вон над головами полоска опыта насколько удлинилась. Грустные шутки в голову лезут что-то в последнее время, должно быть устал воевать. Третью жизнь смерти сеет, десятками, сотнями и тысячами даже, вот как сейчас людей убивает. И ведь ничего эти солдатики ему не сделали. Вышли защищать свой город, семьи свои.