Лоскутки для Евы

Нехорошие.

– А идеть-то Зверь споро, – Бажен с поклоном принял ковшик с молоком, который подала сердобольная старостиха. Дебеловатая баба с обвислыми грудями, она жалела всех, и мужа, и мужнина бездвижного отца, и деток своих, коих народилось десятеро, и Бажена, и даже Еву. Порой, когда никто не видел, старостиха проводила по разноцветным Евиным волосам широкой ладонью да приговаривала:

– Сиротинушка ты… бедолажная.

От женщины пахло навозом и еще курятником, а к широким шерстяным юбкам ее прилипали козьи рожки череды.

– И знать, быть году проклятым! – выдохнул Бажен и молоко выпил в три глотка, только кадык на шее задергался.

Бабы охнули. А Бажен, слизнув пенку с губ, усы отер.

– Вот поглядите! – он покосился на низкое набрякшее тучами небо. – Вострубят!

Ева хотела послушать еще, но завидела бабку, которая ковыляла к забору с хворостиной в руке. Эх, уходить придется, а Миха-враг притаился за колодезным срубом, сел, обнявши одноглазого кошака, слушает… и знать будет больше Евы.

Обидно.

Ева из вредности кукиш скрутила, от которого Миха отвернулся, нос задравши, будто бы и нету ему дела до всяких тут… как и батьке егоному. Но если Михи Ева нисколечки не боялась, то Михей-старший – дело иное. Он, да еще староста, людей к Зверю водили, и если староста после каждого раза принимался пить и жалиться на судьбу, то Михей садился на лавку да молча веревки перебирал.