Яга Абыда

Обвела глазами избу: вышивка лежит. Утварь вся целая, везде порядок. Лавка тоже целая, стоит, покрытая половиком, не тронутая. Пыхтит самовар. Тепло, тихо в избе, только от чёрной двери веет холодком, ниточкой, как в жаркий полдень из погреба.

Ярина потянулась за тонкой нитью, нашарила, едва видную, хрупко-мёрзлую, руками; перебрала пальцами до самой двери и потянулась к тёмным доскам. Почти коснулась, ощутила на кончиках пальцев шершавое, занозистое дерево, крохотный сучок, вековое кольцо…

– Я ж тебе говорила, – с холодной яростью грянуло сверху. – Я ж тебе говорила, Ярина, дверь чёрную трогать не смей!

Цепкие Яговы руки впились в плечи, голова мотнулась на плечах, Ярина тоненько завизжала, попробовала вывернуться из рук, да куда там!

– Я тебе говорила, любопытница. Я тебе говорила, вищтем! Но разве послушает дитя неразумное, разве хоть одна послушается! Уж я тебе покажу, чтобы впредь неповадно было…

Лицо Абыды оказалось вдруг перед самым Ярининым лицом, и такой холод хлынул из глаз наставницы, что ученица зажмурилась, закрылась руками, и потянуло в далёкую даль, в холод, в беззвёздную полынью. А когда получилось вдохнуть, когда чуть отпустил лёд в груди, пришла вторая волна: сквозь глаза Абыды хлынул лес, раздвинулись, изумрудные крылья сосен, полетела смолистая листва, глянул глубокий, иссиня-чёрный колодец, и всё кануло в темноту, полную вздохов, полную песен, будто шептали в тысячу голосов.