Владислав Ходасевич. Чающий и говорящий

Впрочем, если говорить о непосредственных предшественниках Ходасевича-поэта в первой половине XIX века, то это, конечно, в первую очередь Евгений Баратынский. Переклички с ним уже на рубеже 1910-х годов многочисленны и явственны.

Вот одно из вершинных стихотворений позднего Баратынского:

• На что вы, дни! Юдольный мир явленья
• Свои не изменит!
• Все ведомы, и только повторенья
• Грядущее сулит.

• Недаром ты металась и кипела,
• Развитием спеша,
• Свой подвиг ты свершила прежде тела,
• Безумная душа!

• И, тесный круг подлунных впечатлений
• Сомкнувшая давно,
• Под веяньем возвратных сновидений
• Ты дремлешь; а оно

• Бессмысленно глядит, как утро встанет,
• Без нужды ночь сменя;
• Как в мрак ночной бесплодный вечер канет,
• Венец пустого дня!

А вот Ходасевич – “Душа”, стихи 1908 года:

• О, жизнь моя! За ночью – ночь. И ты, душа, не внемлешь миру.
• Усталая! К чему влачить усталую свою порфиру?

• Что жизнь? Театр, игра страстей, бряцанье шпаг на перекрестках,
• Миганье ламп, игра теней, игра огней на тусклых блестках.

• К чему рукоплескать шутам? Живи на берегу угрюмом.
• Там, раковины приложив к ушам, внемли плененным шумам –

• Проникни в отдаленный мир: глухой старик ворчит сердито,
• Ладья скрипит, шуршит весло, да вопли – с берегов Коцита.

Стихотворение Ходасевича замечательно (оно выше всего, написанного им прежде, кроме “В моей стране”), но при этом перекличка с Баратынским очевидна: Ходасевич пишет как будто по канве своего предшественника. Если у Баратынского внешний мир ограничен, тесен, но подлинен, а “возвратные сновидения” – это (вполне возможно) образы этого же бедного мира, по второму и третьему разу являющиеся к уже изведавшей их душе, то Ходасевич переосмысляет расхожую фразу “мир – театр, люди – актеры”, уличая внешние страсти в поддельности. Душе стоит слушать только скудные, но настоящие звуки отдаленного мира, мира между жизнью и смертью: шуршание весла, скрип ладьи, ворчание глухого…