Мне уже не больно

Лазарев практически не показывался. Иногда его лицо мелькало в дверном проеме, но он не заходил, только наблюдал издалека, как будто что-то внутри его останавливало. Этот человек, казавшийся сильным и уверенным, в этот момент выглядел странно отстраненным, будто не знал, что с этим делать. А сиделка, кажется, даже не замечала его присутствия.

Она оставалась со мной круглые сутки. Лазарев позаботился о том, чтобы она не уходила даже на ночь, раскладывая свою раскладушку в углу комнаты. Я засыпала под ее громкий, почти мужской храп, чувствуя, как ускользает последняя капля спокойствия.

И вот сегодня, наконец, Наташа собрала свои вещи. Ее пухлые пальцы ловко застегнули маленький чемоданчик, она, в последний раз окинув комнату взглядом, как бы проверяя, все ли она забрала, помахала мне рукой.

– Ну, бывай, – бросила она напоследок, ее голос звучал сухо и безразлично.

Я не ответила, не отреагировала, просто сидела на кровати, глядя в пол. Но внутри чувствовала облегчение. Даже уход Наташи казался для меня маленькой победой, хотя дом оставался таким же пустым и безжизненным.