Третья

Даже боль, которая дергала ладонь, стала почти выносимой. Но она все равно саднила, все равно оставалась сильной.

‒ Я закончил.

Когда Арнау это произнес, Коэн покинул комнату с моим телефоном в руках, чтобы скопировать запись. На ладони теперь красовалась череда синих скрепок, проходящих как неровный пунктир по карте сокровищ.

‒ Они удержат шов от расползания.

Поверх шва мне наложили прозрачную мазь, после принялись обматывать руку чистым бинтом. Все умело, все профессионально.

У Эйса были теплые ладони. Очень мужские, больше моих.

‒ Завтра станет гораздо легче.

Я сомневалась, что завтра станет легче: глубокие раны быстро не заживают, но спорить не стала. Лишь невесело улыбнулась ему, сидящему передо мной на корточках.

‒ Теперь ты прочно ассоциируешься у меня с болью.

Арнау шутливо втянул воздух, как сделал бы, обжегшись о раскаленную плиту.

‒ У-у-у, как это плохо… ‒ В голосе насмешка, в глазах бесовские искорки. – Придется это исправить.

Я полагала, исправлять это он намеревался «когда-нибудь в обозримом будущем», но он вдруг сделал то, чего я не ожидала. Взял мою здоровую руку с дивана, поднес к своему лицу и…