Четыре сезона. Сборник

Что касается Энди, то он не впадал в уныние. Отчасти, наверно, потому, что не был бейсбольным фанатом. И все же он, кажется, поддался общему оживлению, и оно его уже не оставляло, даже когда вокруг все чуть-чуть подкисли из-за последней игры. Он снова надел свою невидимую одежду, несколько месяцев провисевшую в шкафу.

Я вспоминаю золотой день осени в самом конце октября, спустя две недели после окончания чемпионата. Было воскресенье, судя по столпотворению во дворе, народ «восстанавливался после рабочей недели»: перекидывались летающей тарелочкой, гоняли мяч, занимались натуральным обменом. Другие в это время сидели в комнате для посетителей за длинным столом под бдительным присмотром охранников, курили, бесхитростно врали родным и близким про свое житье-бытье, получали перелопаченные надзирателем посылки.

Энди сидел по-турецки, спиной к стене, подставив лицо солнышку и подбрасывая на ладони два камушка. Было на удивление тепло.

– Привет, Ред, – сказал он. – Садись, расслабься.

Я сел.

– Нравится? – он передал мне один из двух «тысячелетних сэндвичей», о которых я вам говорил.