Владислав Ходасевич. Чающий и говорящий

• Один, среди речных излучин,
• При кликах поздних журавлей,
• Сегодня снова я научен
• Безмолвной мудрости полей.

• И стали мысли тайней, строже,
• И робче шелест тростника.
• Опавший лист в песчаном ложе
• Хоронит хмурая река.

В стихах Ходасевича отразились общие переживания и настроения того круга, к которому он принадлежал. Неслучайно в книге есть стихотворение “Sanctus Amor”, посвященное, само собой, Нине Петровской. Неслучайны подражания Брюсову (“К портрету в черной рамке”), Андрею Белому (“Осень”), Блоку (“Цветку Ивановой ночи”). Но ближе всех Ходасевичу, пожалуй, оказался Федор Сологуб, самый строгий, мрачный и аскетичный из символистов, петербуржец, которого Владислав лично не знал. Именно у Сологуба заимствован образ “елкича”, обративший на себя внимание Веры Буниной.

Личные вкусы и пристрастия Ходасевича проявляются в том, что мрачные, “гибельные” образы и символистские абстракции уже в первой книге сочетаются с уютными стилизациями, отсылающими к пушкинской эпохе (“Элегия”, “Стихи о кузине”):

• Кузина, полно… Всё изменится!
• Пройдут года, как нежный миг,
• Янтарной тучкой боль пропенится
• И окропит цветник.

• И вот, в такой же вечер тающий,
• Когда на лицах рдяный свет,
• К тебе, задумчиво вздыхающей,
• Вернется твой поэт.

Это “пушкинианство” Ходасевича не встречало понимания у многих его друзей, верных символистской неврастенической эстетике, – например, у Нины Петровской. “Не забирайтесь на чужие вышки. Ломайте душу всю до конца и обломки бросайте в строфы, такой Ваш путь или никакой”[149], – пишет она Ходасевичу 29 апреля 1907 года.