Ариэль
- Вот, значит, море – великое отступленье.
- Как помогает солнца бальзам моему жару?
- Неоновые шербеты, вынутые из морозилки
- Бледными девушками, странствуют сквозь эфир
- в опаленных руках.
- Почему тут так тихо? Что они все скрывают?
- У меня есть ноги, я двигаюсь и улыбаюсь…
- Убивают звуки движенья песчаные дюны;
- Их – мили и мили. Приглушенные голоса —
- Дребезжащие и потерянные, вполовину
- былой силы.
- Линии зренья, обожженные лысым пейзажем,
- Стреляют назад, как резинка рогатки,
- и владельцу же делают больно.
- Что ж удивляться, что он – в темных очках?
- Что ж удивляться, что он предпочитает
- черную рясу?
- Вот он идет, меж сплошных рыбаков,
- охотников на макрель,
- И те к нему обращают спины, как стены,
- И сжимают в руках черно-зеленые ромбы,
- как новые части тела.
- И море, покрывшее их кристаллами соли,
- Прочь ускользает, как тысяча змей,
- с долгим и злобным шипеньем.
- Черный башмак не ведает жалости ни к кому —
- Да и с чего бы? То – гроб для мертвой ноги,
- Большой, лишенной жизни и пальцев ступни
- Святого отца, что измеряет глубину своей книги.
- Узор купальника, изгибаясь, перед ним
- склонился, как декорация в театре.
- Дерзновенные бикини кроются среди дюн, —
- Груди и бедра, кондитерский сахар
- Кристалликов белых, мерцающих
- в солнечном свете,
- Пока открывает глаз свой зеленая заводь,
- И тошнит его от всего, что уже заглотил он, —
- От всех этих ног и рук, и обличий, и криков.
- За кабинками из бетона
- Двое влюбленных сдирают с себя
- липучки застежек.
- О, белизной обрамленное море,
- Я вдыхаю тебя, точно чашу, —
- и сколько же соли в горле…
- Зритель тянется, трепеща,
- Длинный, будто рулон ткани,
- Сквозь тихую злобу и травы,
- Волосатые, точно интимные части.
- На балконах отеля сверкают предметы.
- Предметы, предметы —
- Инвалидные кресла стальные,