Прорвёмся, опера! 2

Тут он замолчал и покачал головой.

– Знаешь, Пашка, Борька так-то хороший мужик был, опер грамотный. Но как-то, когда всё разваливаться началось, он всё хотел на коне быть. Говорил, что время сейчас как раз такое наступило, что ты или на коне, или в говне. В органах ещё несколько лет поработал всё-таки, но ушёл. И вот до чего докатился.

– А он сам ушёл? – спросил я. – Или, как говорится, «его ушли»? Отец ничего не говорил.

– Не подскажу, может, и вынудили, может, попался на чём-то, – Устинов пожал плечами и продолжил: – Короче, кто-то развлекал Верхушина беседой, а другой целился из пистолета ему в башку. И итог закономерный. Жалко, что это именно Олега стрельнули, он такие задачки любил щёлкать.

– Олег Верхушин мог думать, что Рудаков здесь один, и хотел его развести на откровенный разговор, – продолжал размышлять я вслух. – Но тут был Борис Кузьмин, который мог угрожать оружием.

Василий Иванович важно кивнул и спросил:

– Ещё заметил кое-что? Важная деталь, но я молчу.

Я огляделся – и заметил, про что он говорил, но не сразу.