Последний Иерусалимский дневник
- Как застрявший в шахте рудничной
- и притом лишённый голоса,
- из болота жизни будничной
- я тащил себя за волосы.
«Я часто в забубённом русском мате…»
- Я часто в забубённом русском мате,
- звучащем, если к месту, не вульгарно,
- дыхание высокой благодати
- всем сердцем ощущаю благодарно.
«Не сбудется сказка о мире ином…»
- Не сбудется сказка о мире ином,
- зароют остывшее тело,
- и будет вертеть меня в шаре земном,
- как раньше на шаре вертело.
«Состарясь, я ничуть не унываю…»
- Состарясь, я ничуть не унываю:
- пока маячит смерть невдалеке,
- я сам себе и рюмку наливаю,
- и налитое сам держу в руке.
«Ушли любовные страдания…»
- Ушли любовные страдания,
- затихли все былые песни,
- теперь устройство мироздания
- мне стало много интересней.
«Им недолго жить в сиропе…»
- Им недолго жить в сиропе
- и кичиться знанием:
- призрак бродит по Европе
- под зелёным знаменем.
«О будущем не строю я прозрения…»
- О будущем не строю я прозрения,
- картину сочинил бы я неверную,
- а к нынешнему дню, кроме презрения,
- я чувствую любовь неимоверную.
«И зла в достатке, и добра…»
- И зла в достатке, и добра
- в письме и в речи устной;
- но жаль, серьёза до хера,
- а мир смешной и грустный.